Главная / Статьи / Отцы и дети / Отцы в романе Л. Толстого "Война и мир"
Отцы в романе Л. Толстого «Война и мир»
ОТЦЫ В РОМАНЕ Л.ТОЛСТОГО "ВОЙНА И МИР"
Пьер Безухов
"Когда Николай с женою пришли отыскивать Пьера, он был в детской и держал на своей огромной правой ладони проснувшегося грудного сына и тетёшкал его. На широком лице его с раскрытым беззубым ртом остановилась веселая улыбка. Буря уже давно вылилась, и яркое, радостное солнце сияло на лице Наташи, умиленно смотревшей на мужа и сына.
<...>
-Видишь, держит (голову, разумела Наташа)
<...>
В это время вошел Николай с графиней Марьей. Пьер, не спуская с рук сына, нагнувшись поцеловался с ними и отвечал на расспросы. Но, очевидно, несмотря на многое интересное, что нужно было переговорить, ребенок в колпачке, с качающеюся головой, поглощал все внимание Пьера.
-Как мил! - сказала графиня Марья, глядя на ребенка и играя с ним. - Вот этого я не понимаю, Nicolas, - обратилась она к мужу, - как ты не понимаешь прелесть этих чудо-прелестей.
-Не понимаю, не могу, - сказал Николай, холодным взглядом глядя на ребенка. - кусок мяса. Пойдем, Пьер.
-Ведь главное, он такой нежный отец, - сказала графиня Марья, оправдывая своего мужа, - но только, когда уже год или этак...
-Нет, Пьер отлично их нянчит, - сказала Наташа, - он говорит, что у него рука как раз сделана по задку ребенка. Посмотрите.
-Ну, только не для этого, - вдруг, смеясь, сказал Пьер, перехватывая ребенка и передавая его няне."
Николай Ростов
"Через пять минут маленькая черноглазая трехлетняя Наташа, любимица отца, узнав от брата, что папенька спит, а маменька в диванной, незамеченная матерью, побежала к отцу. Черноглазая девочка смело скрипнула дверью, подошла энергическими шажками тупых ножек к дивану и, рассмотрев положение отца, спавшего к ней спиною, поднялась на цыпочках и поцеловала лежавшую под головой руку отца. Николай обернулся с умиленною улыбкой на лице.
-Наташа, Наташа! - слышался из двери испуганный шопот графини Марьи. - Папенька спать хочет.
-Нет, мама, он не хочет спать, - с убедительностью отвечала маленькая Наташа, - он смеется.
Николай спустил ноги, поднялся и взял на руки дочь.
...
-Как женщина уже видна теперь, - сказала она по-французски, указывая на маленькую Наташу.
...
-Да, да! - И Николай, взяв на свою сильную руку дочь, высоко поднял ее, посадил на плечо, перехватив за ножки, и стал с ней ходить по комнате. У отца и у дочери были одинаково бессмысленно-счастливые лица.
-А знаешь, ты, может быть, несправедлив. Ты слишком любишь эту, - шопотом по-французски сказала графиня Марья.
-Да, но что ж делать?.. Я стараюсь не показать...
...
В ее [княжны Марьи, т.е. уже графини] отсутствие Николай позволил себе галопом прокатить дочь вокруг комнаты. Запыхавшись, он быстро скинул смеющуюся девочку и прижал ее к груди. Его прыжки напомнили ему танцы, и он, глядя не детское круглое счастливое личико, думал о том, какою она будет, когда он начнет вывозить ее старичком и, как, бывало, покойник отец танцовывал с дочерью Данилу Купора, пройдется с нею мазурку.
Андрей Болконский
заботы о жене и ребенке
- Когда жене будет время родить, в последних числах ноября, пошлите в Москву за акушером... Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
- Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, - говорил князь Андрей, видимо смущенный. - Я согласен, что из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видала, и она боится.
<...>
- Еще я хотел просить вас, - продолжал князь Андрей, - ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас, пожалуйста.
- Жене не отдавать? - сказал старик и радостно засмеялся.
<...>
роды
Князь Андрей остался один и слышал шум ветра в окна, и ему стало страшно. Вдруг страшный крик - не ее крик, она не могла так кричать, - раздался в соседней комнате. Он подбежал к ее двери, крик замолк, но послышался другой крик, крик ребенка. "Зачем принесли туда ребенка?" -- подумал князь Андрей c удивлением.
<...>
болезнь сына
князь Андрей сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из склянки лекарство в до половины налитую рюмку, капал, сердито выливал на пол, потому что накапывал лишнее и требовал еще воды.
- Мой друг, - говорила княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, - лучше подождать, после...
- Ах, сделай милость, ты все говоришь глупости, ты и так все дожидалась - вот и дождалась, - сказал он ворчливо, видимо, желая уколоть сестру.
- Мой друг, право лучше не будить, он заснул.
Князь Андрей нерешительно на цыпочках подошел с рюмкой.
- Или точно ты думаешь не будить, -- сказал он.
<...>
"Черт их возьми со всеми Пултусками, и Бонапартами, и наградами, - подумал он о первом. - Нет уж, извините, теперь не поеду, покуда Николинька будет находиться в этом положении", -- подумал он о втором, и он с открытым письмом в руке на цыпочках вернулся в детскую и глазами отыскивал сестру.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессонницей и тревожные, упрекали один другого и ссорились. В ту минуту, как опять входил князь Андрей с письмом в руке, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что-то от него и что княжны Марьи не было у кроватки.
- Мой друг, - послышался ему сзади себя отчаянный, как ему показалось, шепот княжны Марьи. Как это часто бывает в минуты страшного ожидания, на него нашел беспричинный испуг. Все, что он видел и слышал, показалось ему, подтверждало его страх.
"Все кончено, он умер", - подумал он, сердце его оборвалось, и холодный пот выступил на лбу. Он с потерянными мыслями подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, но хорошенький, румяный ребенок, раскидавшись, лежал в ней. Князь Андрей нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукою - даже волосы были мокры. Какая-то тень виднелась ему подле него под пологом кроватки. Он не оглядывался, не помня себя от счастья глядя на лицо ребенка и слушая его ровное дыхание. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Под кисейным пологом был матовый полусвет, и они втроем были уединены, казалось, от всего мира.
- Он вспотел, - сказал князь Андрей.
- Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Князь Андрей смотрел на сестру своими добрыми глазами и виновато улыбался. Лучистые глаза княжны Марьи блестели больше обыкновенного от счастливых слез, которые стояли в них. Они потихоньку, чтобы не разбудить ребенка, пожали друг другу руку, и неловкая княжна Марья этим жестом слегка зацепила за полотно кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы жалея расстаться с этим миром, отдельным, чистым и полным такой любви, и, наконец, путая волосы, вздохнув, вышли и закрыли за собою занавески.
На другой день мальчик был совершенно здоров, и князь Андрей поехал в Корчеву исполнять поручения своего отца.
<...>
перед отъездом
На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике-сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
-Ну, рассказывай же, - говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колен и пошел из комнаты.
<...> из эпилога
Николинька, который был теперь пятнадцатилетний <...> мальчик, радовался потому, что дядя Пьер был предметом его восхищения и страстной любви. Никто не внушал Николиньке особенной любви к Пьеру, и он только изредка видал его. Воспитательница его, графиня Марья, все силы употребляла, чтобы заставить Николиньку любить ее мужа так же, ка кона его любила, и Николинька любил дядю; но любил с чуть заметным оттенком презрения. Пьера же он обожал. Он не хотел быть ни гусаром, ни георгиевским кавалером, как дядя Николай, он хотел быть ученым, умным и добрым, как Пьер. В присутствии Пьера на его лице было всегда радостное сияние, и он краснел и задыхался, когда Пьер обращался к нему. <...> его любовь к Наташе и, главное, его дружба к отцу, которого не помнил Николинька, - все это делало из Пьера для него героя и святыню.
Из прерывавшихся речей об его отце и Наташе, из того волнения, с которым Пьер говорил о покойном, из той осторожной, благоговейной нежности, с которою Наташа говорила о нем же, мальчик, только что начинавший догадываться о любви, составил себе понятие о том, что отец его любил Наташу и завещал ее, умирая, своему другу. Отец же этот, которого не помнил мальчик, представлялся ему божеством, которого нельзя было себе вообразить и о котором он иначе не думал, как с замираньем сердца и слезами грусти и восторга.
<...>
-Мари, как он похож становится, - прибавил он [Пьер], обращаясь к графине Марье.
-На отца? - сказал мальчик, багрово вспыхнув и снизу вверх глядя на Пьера восхищенными, блестящими глазами.
"<...>Отец! Отец! Да, я сделаю то, чем бы даже он был доволен..."
Нам очень важно знать Ваше мнение. Пожалуйста, напишите что вы думаете об этом.
Top
Последние Комментарии