Главная / Статьи / Психология материнства / Воспоминания о маме / Воспоминания Екатерины Вощининой о бабушке, маме и няне. Окончание
Воспоминания Екатерины Вощининой о бабушке, маме и няне. Окончание
О Бабушке, Маме и няне (Отрывочные воспоминания)
Окончание
Скоро я узнала, что Мама задерживается, оформляя обмен квартиры на три комнаты в коммунальной в Ленинграде. Кто-то ещё продолжает стремиться в Волочек? Это настораживает... Нет, нет - просто специалист по обработке лесного хозяйства вызван в лесопильный завод.
Моей сестре Шуре поручается разыскать друзей и родных и описать результаты встреч, как более расторопной, чем брат Лёша (уже в первую же поездку в поезде прозевал пальто, украденное недремлющим вором).
Как же они там устроились - не знаю, не рассказывали. Знаю, что врозь. Лёша - у дяди Лёни Эмме (папин двоюродный брат) - добрейший человек крупный инженер-корпусник на Балтийском заводе, хотя по специальности архитектор; позднее устроил и Лёшу туда на завод чертёжником (это дало возможность ему поступить в ВУЗ). Шура - у бабушкиной подруги Машковой, кончила в Париже Сорбонну и в доме царил французский язык, что подготовило Шуру к преподавательской деятельности, но с детьми(потом бросила).
Оформив обмен, Мама поехала за старшими в Ленинград. Я осталась (ненадолго) в Волочке у маминой подруги Городецкой. Дом без особого уюта, но жаловаться не приходиться - скоро Мама вызвала меня с Вавочкой.
И вот я в стольном городе, как уже сказано, не очень приглянувшемся. «Дома как-то без крыш, без крылечка, без палисадника. Не видно собачек. Трамваи скрипят, их обгоняют автомобили. А народу на улице сколько! И все спешат...» - мои мысли. Жмусь к Вавочке, она тоже растерянная. А ведь ей за покупками ходить надо будет - кухарка ведь теперь. Сначала Мама ходила с ней по магазинам. Приглядывается: «Народ какой-то не прежний, кронштадский... А в кухне то чужие, не помешать бы. Какой-то примус - новая печка. А зажечь как? Всё трудно... Господи, помоги!» - Вавочкины мысли. «Но вот что хорошо, так это церковь на той же улице - Сергиевский собор. А уж там красота! Иконы начищены, батюшка отец Андрей служит торжественно! И старушек простых много - познакомилась. Хор поёт - заслушаешься! Да! Вот это, слава Богу, лучше, чем в Волочке!».
Теперь мамина новая забота - обо мне. (Старшие при деле). Прощупав меня на знание французского языка, решает попросить старушку Машкову, мать учёной, мной немного заняться - подтянуть для обучения детей(надо сказать, что педагог она никакой, но её рассказы о Париже дали мне много и даже вдохновили на написание - в старости рассказа в книжке «Рассказы о прошлом»). Обхождению с детьми научит сама.
В ту пору материально вполне благополучными были еврейские семьи. В одной из них Мама и занималась с детьми французским языком... Там просили её рекомендовать учительницу для занятий с девочкой, семья жила рядом. Рекомендовав меня, Мама обременила себя двойной нагрузкой: гуляя с подопечными, и вызвав меня с девочкой по телефону, она занималась и мной, обучая обхождению с детьми. Двойная мамина нагрузка. Ей удалось передать свой опыт мне именно во время прогулок. Я ещё раз убедилась в мамином педагогическом таланте, и уже через год-другой смогла вести группу детей дошкольного возраста, но уже обучая их немецкому языку, который совершенствовала вечером на курсах (до сих пор перезваниваюсь с двумя из этих, в ту пору б-летних учениц: Галей, урождённой Колпиковой и Татьяной, урождённой Чуковской, внучкой Корнея Чуковского, теперь уже бабушками).
Так протекала наша трудовая жизнь в Ленинграде, постепенно осваиваемым, не имея ещё возможности, к сожалению, соприкоснуться с его культурным богатством - музыкальной жизнью в Филармонии, с музеями и так далее. Всё для нас слишком дорого. Но что Мама не смогла пропустить - это концерт в Филармонии Владимира Софроницкого, пианиста, блиставшего в то время, к тому же, что ей важно, сына почитаемого ею учителя (не помню, какого предмета) в Смольном. И концерт, и особенно зал блестящего храма музыки меня очаровал. И потянуло туда. Возможность появилась уже гораздо позднее. (А тогда, за уроки с девочкой, мой первый гонорар был 10 рублей в месяц). Позднее я уже оперилась, когда окончила курсы и поступила в ВУЗ преподавателем, всегда вспоминания мамины педагогические приёмы.
И вот вспоминаю проявление её черты, мною тогда оценённой, которая ей, по-видимому, была подавляема, как не очень допустимая в обществе,- артистизм. Был день моего рождения, раньше мамой отмечаемый подарком. Но, увы, денег у неё нет. И вот прихожу я домой, вхожу в общую комнату и вижу Маму, сидящую за столом... под зонтиком (!), который она держит рукой в перчатке (!), перед ней чашка, из которой она, как-бы, пьёт чай (?); другая рука тоже в перчатке, но другой; на плечах почему-то шерстяной платок, совершенно ненужный в тёплой комнате, а на ногах тапки... Я останавливаюсь, оторопев от неожиданности... Она говорит: «Вот мой тебе подарок» и хохочет... И я всё понимаю - все вещи - предметы одежды, зонтик и чашечка когда-то подарены ей мною, а она на мой день рождения ничего мне не дарит... Я, тоже смеясь, бросаюсь её целовать. Сколько в этом трогательной памяти и о подарках ей, и артистичности, и находчивости! Жаль, что Бабушки в это время не было, она оценила бы... (Время от времени она уезжала к дочерям, одна жила в Волочке, другая - старшая, в Москве на свою беду, о чём ниже).
А вот эпизод, доказывающий, что Мама всё во мне знала и понимала. Прихожу как-то возбуждённая и говорю Маме: «Ты знаешь, один славный молодой человек мне сделал предложение. Он серьёзный, лет 30, Вера (моя подруга) его хвалит. Выходить мне за него?». Мама рассмеялась и немного грустным голосом говорит: «Раз ты мне об этом рассказываешь - значит это не серьёзно...». Она была права - о моём назревающем увлечении я не говорила... И будущего мужа привела в дом, уже решив свою судьбу. Бедная Мама...
Этим эпизодом забегаю далеко вперёд: заработать на подарки я смогла, работая уже по окончании Курсов языков в Медицинской академии и в Университете. Что охватывает этот, мной опущенный период?
За это время произошло событие в Ленинграде, всколыхнувшее многие семейства. Во-первых, был убит Киров, и последовали репрессии в отношении старой интеллигенции. Выслали семьи многих знакомых и родных, в частности, Мазуровых (две сестры деда Нила Путятина когда-то вышли замуж за двух генералов Мазуровых, которых давно уже расстреляли, а семьи уцелели). Бабушка сердобольно всех провожала. Назревала высылка и нам, уж Бабушке-то обязательно, тем более, что дед Нил Путятин за границей(о смерти дедушки узнали в 1937г.). Все в тревожном напряжении... Старшие не спят, ведь обыски и аресты совершаются ночью... И вот действительно звонок. Мама идёт к двери: «Кто там?» - «Управдом, откройте!». И мама выслушивает от него предупреждение, что Бабушка включена в список высылаемых (возможно и вся семья), и следует милостивый совет срочно куда-нибудь бабушку отправить, тогда он вычеркнет её из списка высылаемых. Слава этому человеку!(Не помню имени).
Бабушка, конечно, готова уехать. Но куда? Подвергать своим присутствием опасности дочерей она отказывается, а слова управдома «куда-нибудь подальше» - настораживают. После долгих размышлений Бабушке приходит удачная мысль - ехать на Кавказ. Как раз недавно она получила письмо от сестры своего первого мужа, Бойль Наталии Романовны, ныне Огильви, с радужными рассказами об успехах работы её мужа Александра Николаевича Огильви, успешно управляющего всеми кавказскими минеральными водами и в Пятигорске, где живёт его семья, и в Кисловодске. Она даже заикнулась, что рада бы повидать адресата, но ей трудно отлучиться из дома, у неё два сына и весь большой дом на ней.
Удачная мысль, но мешкать нельзя. К счастью, она шлёт свой телефон: можно запросить разрешение приехать на побывку. И вот приглашение получено. Всё быстро проворачивает новоявленный муж моей сестры Л.Л.Раков. Итак, Бабушка уезжает.
Так милосердная душа управдома спасает Бабушку и нас.
Отъезд высылаемых друзей разрушил многие весёлые компании. У Мазуровых так бывало весело, когда талантливая молодёжь ставила свои спектакли самодеятельной группы, называемой «ХУДРАМОП» - Художественно драматический оперный ансамбль. Что за талантливая молодёжь! Опять это был «пир перед чумой», теперь в Ленинграде, как когда-то в Волочке! Они уехали в Уфу. Вторая компания, собиравшаяся у нас, тоже разрушена - уехали братья Тучковы. (Их военные мужчины прославились ещё в войну 1812-го года). Опустел их известный дом на Неве...
Я грустила по Бабушке, но, получив от неё письмо, успокоилась - ей было там хорошо(Огильви горе коснулось позднее,когда дядя Саша был послан с докладом в Англию, кажется в 37м году, и вскоре был арестован, домой он не вернулся - погиб в застенках).
Но скоро её спокойствие нарушилось. Её старшая дочь от Путятина Лиля, казалось бы, удачно устроившаяся с мужем под Москвой (муж работал по специальности в Москве), неосмотрительно вела широкое знакомство с разными людьми и проболталась о своём происхождении. Реакция на это известна - она и муж были арестованы и сосланы в концлагерь. Остался сын(Боря), славный юноша, который, естественно, явился к Бабушке, то есть к нам.
Обвинять Лилю, наверно, несправедливо - не все молодые люди имеют выдержку и правильно расценивают окружающих их людей. Боря Тупиков был способный мальчик и хотел учиться (17 лет). И вот им занялся брат Лёша, знакомые ему указали на Молочный институт,(появившийся в Пушкине с общежитием),заинтересованный в наборе молодёжи (особым успехом и интересом институт не пользовался). Борю приняли. Будучи приятным в общении и не притязательным на обстановку, он быстро освоился, и его приезды к нам по выходным убедили и Бабушку, что на лучшее его судьба не могла претендовать. Покладистый сирота был доволен и скоро сблизился, не без бабушкиных наставлений, с соучениками.
Роковая судьба дочери сломила Бабушку, хотя и здесь она проявила поразительную стойкость и выдержку. Лишь остроты и шутки, которыми пестрела её речь, стали реже, но зато круг подруг стал плотнее. Тронул нас всех, особенно Бабушку, один подарок, неожиданно полученный нами, а больше адресованный ей, от Нины Яковлевны Коншиной, уже упоминавшейся, которая уезжала заграницу (по-видимому, высылаемая?). Это был очень приятный по звучанию рояль. Что говорить о нашей молодёжной радости с перспективой танцев! Но и Бабушка стала иногда садиться без молодёжного окружения и вспоминать наигранные ею вещи и подбирать, по нашей просьбе, уже новые для неё танцы. Поддерживало её ещё больше посещение церкви и контакт с батюшкой отцом Андреем из Сергиевского собора.
А годы идут. Женится и брат. Его избранница известна только мне (учились вместе на курсах и сблизились, живя почти рядом). А вот поселиться в Лёшиной комнате она не согласна и нашла хорошую комнату, жильцы которой хотят обменять её на две вместе. Лёша, полюбивший до полусознания, предлагает Маме делить нашу большую среднюю комнату и тогда он сможет оформить обмен и, тем самым, брак. Перед Мамой серьезная проблема (материальная часть, конечно, на сыне), но даже при том, что сестра выбыла, - теснота ужасная! Рушить Лёшино счастье? -
Невозможно... И согласие дано. Начинает рушиться квартира. Удачно, что Бабушка на время перестройки уезжает к младшей дочери всё в тот же Волочек, где есть ещё друзья. Ремонт был произведён с невероятной быстротой,за два летних месяца, когда мы с Мамой жили на даче, где Мама самоотверженно возилась с двумя, довольно несносными, ученицами. И вся эта неурядица, и ремонтная возня обрушилась на Вавочку! Я была в ужасе и попросила Маму по окончании ремонта отправить её на отдых в деревню к родственникам, которые давно уже её приглашали.
И вот Ваву приодели и отправили. И случилось неожиданное. Почему-то, сойдя с поезда поздно вечером (то был полустанок под Волочком, где находилась деревня), Вава не обнаружила встречающих. Сопутствующие все ушли. Стоит растерянная, не знает, куда идти, никого нет. Почему не встретили? Оказывается, телеграмма пришла только утром. Всю ночь несчастная продремала на платформе в открытом поле. Это был такой шок, что не прошёл ей даром. Её, наконец, подобрал какой-то прохожий и привёл в деревню (называемую Заречье), а там уж привели её к родным племянницам. Вот что пришлось Вавочке пережить! Обласканная, с ахами и охами встреченная, она пришла в себя. Об этом мы узнали только по её возвращении и из её очень нечётких рассказов.
Вавочка не была особенно довольна поездкой, особого контакта со своими родными не получилось - уже наступило отчуждение, давно не встречались, разные интересы. Это меня огорчило, а я-то хлопотала... Стали мы замечать некоторую рассеянность, ей не свойственную, и какую-то грусть в ней. Приду неожиданно, а она сидит на краешке дивана, в руке метёлка, а на полу собранная пыль: «Ты что, Вавочка? - А-а, вот забыла, сейчас подмету». Стали жаловаться соседи, что она раз-другой не закрыла, уходя, за собой дверь на ключ...
Нет, я не в силах рассказывать подробно о первом, самом тяжёлом моём испытании. Скажу лаконично: по требованию соседей квартиры после долгих протестов, но по указанию врача... я отвезла Вавочку в больницу для умалишённых...
Месяц-полтора я навещала её там каждую неделю, но возвращалась в таком ужасном состоянии, что вызванный ко мне врач запретил посещать больную. Вскоре Вавочка скончалась - отказ от пищи, истощение.
Время идёт своим чередом и через месяц разразилась война.
Подробно (но как-то торопливо), пережитое во время блокады мною изложено в статье «Пережитое», опубликованной в журнале «Забвению не подлежит». Здесь же я опять придерживаюсь лаконичного, почти документального стиля. Старческие годы усиливают эмоции, даже прежние трагические события невольно ещё сильнее потрясают при воспоминании, перенося человека в пережитое время. А время военное суровое и для страны, и для людей.
Война застала меня уже замужем, очень счастливо живущей в писательСКОм доме, куда муж Дмитрий Дмитриевич Михайлов только что переехал, будучи членом Союза писателей. Работали мы одновременно на кафедре германской филологии в Университете. Итак, я уже отделилась от моей семьи, но связь с ней оставалась прочной, и телефоном, и личными встречами.
Скоро усиливающаяся бомбёжка коснулась района нашего дома, где теперь жили Мама и Бабушка, и разрушила соседний дом, отчего все окна в нашем были выбиты и нарушена задняя стена. К счастью, сестре, работавшей в Эрмитаже, удалось устроить родных в бомбоубежище Эрмитажа, где директор И.О.Орбели собирал своих сотрудников и их родственников, что было действенной помощью в то пагубное время. Там, дольше, чем где-либо, удалось сохранить отопление и освещение. Спасибо ему. Более того, когда опустел писательский дом, туда перебрались и мы с мужем. Помещение то там было обширнейшее и диванов, заменявших постели, бывший дворец имел достаточно. Правда, скоро и отопление, и освещение, как всё в осаждённом городе, прекратило обслуживать жильцов бомбоубежища ¬комфорт и здесь перестал существовать. Более того, не все смогли перенести это затворничество в подвале даже бывшего дворца. Люди стали себя плохо чувствовать, особенно те, которые не выходили, теряя подвижность. Стал слабеть и муж. Чтобы выйти подышать, надо пройти большие пространства по бесконечным переходам. А питание с 25 О гр хлеба в день и супа из хряпы, принесённого мной из академической столовки - не питание. Когда жили дома,мужу ещё удавалось изловить кошку на чердаке, и я готовила её, называемую мужем зайцем. На рынке мне иногда удавалось купить конину, и тут приглашался кто-нибудь из друзей. А здесь всё кончилось.
Декабрь 41-го года. Мороз крепчает. иду в Университет по своим делам и по поручению Дмитрия Дмитриевича. Сокращаю путь, спускаясь на лёд против Адмиралтейства, вот подъём труден по скользкому скату, а весь путь проторен. При возвращении заметила машину, отходящую от крыльца Малого подъезда, где вход в бомбоубежище, машина санитарная. Вхожу и в передней, необычно у окна, понурясь, сидит Мама и стоит Шура. Обе, увидя меня, как-то напряжённо вытягиваются и ждут вопроса.
Я тут же: «Почему вы здесь?». Шурин голос кажется холодным: «Бабушку увезли... » - "Куда?" И чтобы страшное скорей закончить, Шура торопливо: «На Удельную... Пойми, со вчерашнего дня она не в себе» и ещё что-то. Я не слушаю. Уткнулась лицом в мамины колени. Бабушка... Самая мудрая, самая добрая, самоотверженная, всех поражала её выдержка... Она безумная? Мир обезумел! Не она! Не чувствую, как мне дают что-то выпить, кто-то ведёт меня в комнату, где один человек меня поймёт - его глаза, всё видящие, всё понимающие, смотрят. Он подхватывает... чтобы уложить и помолчать, со мной погружённый В одним одинаковые мысли... Всё... Там, в аду, она пробыла несколько дней... Скончалась...
Думаете - декабрь прошёл только с одним этим ужасом? Нет!!! Следует укрепить силы мужа. Он слабеет, уже ходит с палочкой. Иду в Дом писателей. Далеко, бомбёжка. Не обращаю внимания. Как прошу помочь - не помню(подробно см. в статье «Пережитое»). Узнаю, что есть перспектива эвакуации, что вдохновляет мужа, но пугает меня: а как мама?! Обратный путь (далеко ведь) подбадривает подарок от Союза писателей - бутылка молока и вино - вот, что поднимет мужу силы!
Прихожу (опять под бомбёжкой) домой, нахожу Д.Д. лежащим «что-то сил нет». Угощаю вином, что почему-то бодрит только дух, но не сердце физически. Вызванный мной врач (тут же в бомбоубежище) берёт руку, щупает пульс. Делает укол ... Поздно ... Душевный подъём при вести об эвакуации его не спас и вино тоже ... Взгляд костенеет ... И он умирает...
Мама делает всё, чтобы поддержать мои моральные силы. Обсуждается вопрос о нашем переезде с мамой в Шурину квартиру.Покидают бомбоубежище и другие его обитатели. Его обстановка губит людей неожиданно и для них самих, и для начальства. Недаром Бабушка назвала бомбоубежище «домом преждевременного погребения». Действительно, провожая мужа в смертную камеру, уже там обнаружила несколько трупов (конечно, при минусовой температуре).
Оглядываясь на обстановку, соображаю, что мой долг собрать силы и заняться Мамой, а не пользоваться её благотворением и заботой. Она тоже плоха.
Вызываем Льва (мужа сестры; он призван, живёт в Доме Красной армии) и просим перевезти Маму со мной в их квартиру. Достали саночки и везём маму на канал Грибоедова. Мама довольна - подышать воздухом и «Свет! Свет!».
Квартира (коммунальная) пуста. Их запломбированную комнату не отопить. Управдом находит маленькую комнату, убирает из неё труп женщины (!) и мы селимся. Я топлю кухонными столами (позволено) круглую печь. «Блаженство - мамины слова - тепло и светло» - окно во двор зашторено, солнце. Мобилизую все силы, чтобы питать, питать маму. И здесь раскрываем друг другу души откровенными, что редко бывало, разговорами и о прошлом, и о настоящем. В этом тепло и просветление не меньшее, чем от печки и от солнца ...
Мне удаётся кое-что продать на рынке и подпитать Маму и себя. Кажется, что всё налаживается даже физически.
Мама ещё не встаёт и жалуется на боли в спине, пояснице ... Врач, живший в том же доме, запрещает много пить, а жажда мучает бедную. Ищу другого
врача ... Не нахожу ... Боли сильней и сильней, до крика ... Пролежни возникают, повернуть её нет сил. Прошу помочь женщину, которая согласна только за хлеб. Беда. Бегаю за врачами - везде отказ: «сил нет». И вот прибегаю домой и женщина, которую просила посидеть, говорит: «Затихла, видно, помогло лекарство». Её отпускаю, да, не кричит, но ... не могу нащупать пульс, с ужасом бегу к врачу в нашем доме, умоляю придти ... и он констатирует смерть ...
Я никого не спасла ...
И удивительное о себе:
Маму увезли ... Надо уходить, а толком не понимаю, куда? Упаковала свои и мамины вещи и пошла ... Меня вела сила, мне неведомая (потом поняла - мамина рука). Я отправилась в нашу бывшую квартиру на улице Чайковского ... Никаких конкретных мыслей у меня нет. Путь долог ...
Поднялась привычно на второй этаж и стою перед дверью с ключом ... А войти не м о г у! Зачем?! Там же нет ни Бабушки, ни Мамы, ни Вавочки! Машинально иду этажом выше. Там живёт семья (мне незнакомая) девочки, когда-то учившейся у меня немецкому ... Звоню… И, о, чудо! Меня бережно подхватывают и вводят в переднюю, где стоят … наши два шкафа ... Затем вводят в большую комнату ... там книжный шкаф,- наш, с китайскими( как раньше) вазами, а вот самоварный столик и... проблеск радости - рояль!
Я благодарю и не спрашиваю ничего ... Меня укладывают в постель , и засыпаю мертвецким сном ...
Здесь я обосновалась до скорой эвакуации, никчемной ... и по возвращении - здесь же, уже в комнатке за кухней (раньше была для прислуги).
Это чудо осознала только в тоскливой эвакуации ...
2006г.
КОНЕЦ
Источник: http://e-voschinina.livejournal.com/
Автор: Екатерина Вощинина
Нам очень важно знать Ваше мнение. Пожалуйста, напишите что вы думаете об этом.
Top
Последние Комментарии